Инсайдерский шпион, или, как его называют в просторечье, «крот», издавна является бичом всех спецслужб мира. Представители американского разведсообщества отмечают: ни один иностранный разведчик, сколь бы талантлив и эффективен он ни был, не сравнится с внутренним источником информации. В частности, бывший разведчик-нелегал КГБ Джек Барски, несколько лет лично охотившийся за американскими секретами, признает: успехи советской разведки объясняются не качеством подготовки нелегалов, а наличием у КГБ ценных источников в США из числа настоящих американцев.

Концепция доктора Чарни

Самой большой проблемой здесь является невозможность заранее вычислить будущего предателя. По словам американского клинического психолога Дэвида Чарни, не один десяток лет работающего с представителями разведсообщества, практически никто не устраивается в спецслужбы или на секретные предприятия с изначальным намерением предать. По его словам, в большинстве случаев решение о переходе на другую сторону возникает спонтанно, чаще всего – из-за «невыносимого ощущения личной неудачи», совпадающей с лавиной жизненных неурядиц.

Это могут быть нереализованные амбиции или глубокие обиды в сочетании с семейными или финансовыми трудностями. Так или иначе, если ощущение краха собственной жизни и неразрешимости навалившихся проблем так велико, что вызывает ощущение безысходности, часть людей может решить, что предательство является идеальным способом разрешить все скопившиеся противоречия.

Много лет беседуя с находящимися в заключении разоблаченными шпионами, доктор Чарни даже предложил революционную идею: возможность избежать тюремного заключения для раскаявшихся предателей в случае их своевременной «явки с повинной». По словам психолога, ущерб от долгосрочной передачи секретов противнику может быть настолько велик, что ради его предотвращения целесообразно отказаться от желания возмездия и позволить провинившемуся хотя бы частично загладить причиненный вред.

Свою теорию американский психиатр основывает на разработанной лично им классификации психологических стадий, проживаемых инсайдерским шпионом. Одна из них, как утверждает Дэвид Чарни, обязательно включает в себя раскаяние, или синдром «утра после вчерашнего», когда предатель понимает, что вместо идеального разрешения проблем он оказался в ловушке, и рад был бы разорвать новые связи, однако решает, что уже перешел черту, и выхода у него нет.

Без вины виноваты

Впрочем, очевидно, что в ближайшие годы разведсообщества даже демократических стран не готовы будут к столь гуманному подходу к внутренним шпионам. В специфической этике спецслужб предательство является смертным грехом, и даже если не влечет за собой смерть в прямом смысле этого слова, не заслуживает не только прощения, но и снисхождения. Однако в современном мире, несмотря на усовершенствование технических возможностей контрразведки, инсайдерская угроза, похоже, будет только возрастать. Это определяется и повышающимся уровнем стресса во все более нестабильном обществе, и тенденцией на индивидуализм и атомизацию, все более пронизывающей современную цивилизацию, включая спецслужбы.

В результате этих тенденций, сочетающихся с идеологическим вакуумом, все больше людей ставят свои личные интересы выше интересов страны или организации. Это не означает, что все они предпочтут работать на другую сторону, однако такие люди оказываются способны на предательство в моральном, а не в юридическом смысле слова, то есть на интриги, подлости, коррупцию, непрофессионализм и иные проявления человеческой непорядочности. Столкновение с этими явлениями, в свою очередь, может породить у жертв подобного поведения желание «ответить предателям тем же» и отомстить им посредством настоящей госизмены, которая в моральном плане может восприниматься будущим «кротом» всего лишь на как адекватный ответ на чужую подлость. Трагедия таких ситуаций в том, что в итоге жертва сама превращается в преступника, и вместо сочувствия в результате сталкивается с наказанием и общественной обструкцией. При этом объективные проблемы, приведшие к данной ситуации, так и остаются неразрешенными.

Выходом из этого порочного круга может стать создание эффективных механизмов профилактики инсайдерских угроз. На практике имеющиеся механизмы носят сугубо контрразведывательный характер, и заключаются в отслеживании «подозрительных» действий или состояний человека, к примеру, возникновения у него финансовых проблем, разочарования, жалоб и так далее. В результате это приводит к двойной нагрузке на психику и без того уязвимого человека: помимо клубка личных проблем и переживания, возможно, действительно несправедливой ситуации, ему приходится еще и нести и груз подозрений в его потенциальной «неблагонадежности». Более того, именно подобное отношение и может в итоге стать последним триггером для решения человека предать, чтобы «не страдать без вины».

«Наркотик» разведки

Конечно, в случае, когда работа становится для человека по каким-то причинам невыносимой, самым разумным решением выглядит увольнение. Однако проблема заключается в том, что для многих сотрудников спецслужб уход психологически является невыносимо трудным решением. Как отмечает российский клинический психолог Ольга Подольская, в свое время лично участвовавшая в реабилитации сотрудников силовых структур, очень часто решению работать в спецслужбах предшествует наличие у человека бессознательных психологических установок, образующих некий «путь героя». Выбор рода деятельности является прямым следствием этих установок, и необходимость отказаться от него приводит к сильнейшему психологическому кризису. В результате оптимальным выходом для такого человека может показаться возможность продолжать заниматься любимым делом, пусть даже на другой стороне.

В данном случае речь, безусловно, не идет о патриотизме. Однако существует набор других качеств, часто сформировавшихся с самого детства и делающих человека особенно восприимчивым к «наркотику» шпионских игр. Таким людям кажется, что они просто не смогут жить без мира разведки, хотя, как показывает практика, в случае качественной психологической реабилитации зависимость от «необычной» профессии может пройти практически бесследно. Основная проблема здесь в том, что очень многие из подобных установок действуют бессознательно. Идеологию, внушенную на сознательном уровне, человек с годами может переосмыслить самостоятельно, тогда как неосознанные паттерны поведения чаще всего не поддаются рефлексии даже у самых рациональных людей.

Ситуация усугубляется тем, что главными противниками такой реабилитации являются сами спецслужбы или военные. Как жалуются практикующие психологи, участвовавшие в программах реабилитации, к примеру, жертв ПТСР, их работодатели прямо запрещали выводить пациентов на осознанность, так как справедливо опасались, что в таком случае реабилитация закончится массовым увольнением сотрудников. Однако очевидно, что риск обычного увольнения и возвращения человека к «нормальной жизни» – это гораздо более желаемая вещь, чем предательство. Своевременно предложенная помощь в данном случае может как обеспечить возможность спокойной и счастливой жизни для конкретного человека, так и защитить государство от риска утечки секретной информации.

Путь героя

Попробуем перечислить хотя бы некоторые установки и психологические механизмы, создающие психологическую зависимость человека от опасной работы и заставляющие его выбирать условный «путь героя».

1. Необходимость смысла в любой деятельности. Повышенная осмысленность каждого поступка закладывается в глубоком детстве, и часто связана с запретом на удовольствия и на проявление собственных чувств. Ребенок довольно рано начинает ощущать, что «не имеет права» просто играть или радоваться жизни: то, что он делает, всегда должно нести какой-то смысл и приносить какую-то пользу. Во взрослом возрасте это может привести к повышенной потребности в высокой идеологической мотивации, особенно в случае, если в силу каких-то других установок человек не считает возможным жить только для себя и своих близких. Поиск смысла в сочетании с альтруизмом создает обостренную потребность в высокой идее. Следовательно, разочаровавшись в одних идеях, такой человек начинает искать для себя другие.

Вообще, как отмечают ветераны разведки, в случае предательства идеологический мотив является одним из самых редких. На сознательном уровне в таком случае, безусловно, помогает вскрытие механизмов манипуляции и пропаганды противника, демонстрирующее, что создаваемые им идеи «на экспорт» не соответствуют реалиям жизни в конкретной стране. Однако, если дополнить это психологической работой с человеком, помогающей ему увидеть смысл в обычной жизни, в любви, в заботе о людях, которым он дорог и других не менее значимых вещах, эффект от реабилитации может быть максимально полным.

2. Гиперответственность. Взваливание на ребенка чрезмерного груза ответственности и «недетских» проблем приводит к тому, что, вырастая, такой человек чувствует личную ответственность за окружающих, страну и вселенную в целом. На практике это выражается в наборе неочевидных для других аксиом, которые просто не позволяют ему «пройти мимо» опасных ситуаций. Яркий пример такой аксиомы – это установка «знание – это ответственность». Человек уверен, что, если он знает что-то важное, он уже обязан что-то предпринять, поскольку знание автоматически налагает на него груз ответственности. Похожая установка звучит как «возможность – это ответственность», то есть, если у вас есть возможность что-то сделать, вы должны это сделать.

На самом деле, эти связки совсем не стопроцентны. Действия должны определяться нашими внутренними желаниями и ресурсами, а вовсе не тем, что в силу внешних обстоятельств нам достались какие-то знания или возможности.

3. Отсутствие безусловного принятия и чувства безусловной любви к ребенку в семье. Вырастая в таких условиях, дети чувствуют, что не заслуживают любви «просто так», и обязательно должны заслужить одобрение, порой совершая ради этого невозможное. Во взрослом возрасте это приводит как к обостренному чувству долга, так и к обесцениваю нормальных человеческих отношений. Напротив, для такого человека чрезвычайно ценны не те отношения, где его любят и принимают, а те, в которых он постоянно должен добиваться этой любви своими заслугами, поскольку именно они напоминают ему семью.
4. Отсюда логически вытекает чрезмерная привязанность к организации, которая фактически подменяет собой семью: «суровую, но справедливую», дружбу которой трудно заслужить и легко потерять, но принадлежность к которой способна дать чувство счастья и защищенности. Как отмечают психологи, страна в данном случае часто воспринимается как мать, а организация – как отец, вместе с которым сын помогает своей слишком беззащитной или слишком требовательной матери.
5. Отсюда вытекает феномен «запрета на счастье», когда категория счастья как таковая если и не считается прямым производным от работы, то ставится в зависимость от нее. Лучше всего этот феномен описывается категорией так называемого «морального права»: «Я не имею морального права наслаждаться жизнью в этой стране, если я не защищаю ее». Поскольку потребность быть счастливым свойственна каждому человеку, запрет на «легкое счастье» рождает концепцию сложного, при котором человек может позволить себе быть счастливым, только если предварительно выполнит ряд условий. Понятно, что подобная установка многократно усиливает зависимость человека от конкретной организации или работы.

Так вот, поиск таких установок, их осознание и выявление истоков помогают человеку на глубинном уровне принять и начать ценить «легкое счастье», не связанное с миром спецслужб. Подлинное прочувствование такого счастья приводит к тому, что человек попросту не согласится рисковать им ради такого психологически тяжелого, опасного и безумного занятия, как шпионаж на другую страну. Проще говоря, вчерашний «герой» будет способен не просто через силу заставлять себя жить обычной жизнью, а по-настоящему превратиться в хорошем смысле слова в обывателя – пусть не слишком жертвенного, но зато законопослушного, равно не способного как на подвиги, так и на предательство.

Проблема заключается в том, что в мире спецслужб негласно принято слегка презрительное отношение к обывателям. Шпионские игры представляют собой царство постоянного когнитивного диссонанса, когда на публику постоянно провозглашаются высокие лозунги о жертвенности и патриотизме, а реальность наполнена небывалым порой цинизмом. Однако выход из этого диссонанса следует искать не на другой стороне (зачастую еще более грязной и циничной), а в золотой середине «простой человеческой нормальности», которая при правильном подходе способна залечить любые раны.

Ксения Кириллова, независимый аналитик и журналист,

специализирующийся на анализе тенденций в российском обществе,

механизме действия российской

пропаганды (в том числе в Соединенных Штатах),

«мягкой силы» и внешней политики. Эксперт американского

аналитического центра The Jamestown Foundation и эстонского

Международный центр обороны и безопасности (ICDS).